Чеховский фестиваль завершился 7-часовым спектаклем Робера Лепажа

Москва влюбилась в Лепажа в 2007 г., когда Чеховский фестиваль привез большую канадскую программу, а в ней была «Обратная сторона Луны» – моноспектакль, после которого режиссер из Квебека мгновенно стал для нас своим. Не только потому, что крутил советскую кинохронику и восхищался Циолковским и космонавтом Алексеем Леоновым. Случилась и более важная рифма: Лепаж рассказывал о маленьком человеке в конце большой истории и это было то, что хорошо помнило последнее советское поколение. Тогда же мы увидели пятичасовую «Трилогию драконов» – другого, эпического Лепажа, ставившего спектакль в пространстве большой истории ХХ в., где встречались Восток и Запад, театр и кино, а идиома «мир тесен» становилась универсальной метафорой. Спектакль был поставлен в конце 1980-х, и 20 лет спустя казалось, что театр, умеющий рассказывать истории длиной в несколько поколений, все-таки остался в прошлом: мир стал слишком мозаичен и не желал укладываться в единый сюжет.

А в 2009-м Москве показали «Липсинк» – одну из вершин не только Лепажа, но и всего театра нового века. Спектакль длился 9 часов и счастливо отменял «конец истории»: взяв за основу метафору синхронизации (голоса переводчика с движением губ актера – lip-sync), Лепаж заново выстраивал связи между людьми, странами, временами, жанрами.

«Семь притоков реки Ота» поставлены после «Трилогии драконов», но до «Липсинка» – канадская премьера состоялась в 1996 г., сейчас спектакль восстановлен. И оптику под него приходится опять перестраивать – пытаться смотреть так, как будто за последние 20 лет в театре ничего не изменилось.

Или так: в «Семи притоках реки Ота» Лепаж делает открытия, которые потом, в «Липсинке», развернет в полномасштабный сюжет. Например, фокусы с синхронным переводом. Одна из героинь, японка из Хиросимы, в детстве выжившая при взрыве атомной бомбы, но потерявшая зрение, работает переводчицей с французского. В 1970 г. на Всемирную выставку в Осаке приезжает театр из Квебека и показывает комедию Жоржа Фейдо. Мы видим изнанку сцены, закулисье, куда заскакивают артисты, чтобы мгновенно переодеться; тут же находится кабинка переводчицы; среди суеты нетерпеливо мнется актер в роли лакея, которому нужно выйти с единственной репликой: «Вот ваш лимон!» Обычное дело – театр в театре, но Лепаж сооружает матрешку посложнее: после спектакля в гримерку одной из актрис стучится канадский чиновник с женой и театральная путаница, кви-про-кво продолжается «в жизни», заканчиваясь классическим анекдотом про мужа в шкафу и выходом того же актера с тем же лимоном, теперь уже в роли портье. Жизнь оказывается театром, из-за декорации опять звучит зрительский смех. Но и это еще не финал эпизода: когда актриса звонит своей единственной японской знакомой – переводчице, к их диалогу на французском подключается синхронист в кабинке и переводит реплики на английский, причем с ошибками, на которые, не выдержав, указывает японка.

Это Лепаж во всем блеске театрального могущества; властелин условности, гроссмейстер сценической игры. Но третий (из семи) акт под названием «Слова» – скорее сноска на полях «Семи притоков реки Ота», комическая передышка внутри драмы длиной в полвека.

Действие начинается в 1945 г. в Хиросиме, где американский военный фотограф снимает разрушения, причиненные бомбой. В том числе – лицо молодой японки, в доме которой убраны все зеркала, а на сетчатке пятилетней дочери навсегда отпечаталось пламя атомного апокалипсиса.

Следующий акт: 1960-е, Нью-Йорк, декорация-трансформер превращена из японского дома в коммуналку, населенную артистической молодежью. В центре сюжета – отношения двух Джеффри, американца и японца, пока что не подозревающих о своем родстве. Здесь же завязываются другие линии, ведущие в будущее и прошлое – в Амстердам 1980-х (акт IV) и в концлагерь Терезиенштадт, в 1941 г. служивший пересылочным пунктом для чешских евреев (V акт).

Фирменный прием, заимствованный Лепажем из романа-эпопеи, – показ большой истории через историю семьи – в «Семи притоках реки Ота» открывает еще одну тему: семью тут формирует не столько кровное родство (герои приходятся друг другу в лучшем случае сводными братьями и сестрами), сколько отпечатки времени с его трагедиями, политикой и этикой. В эпизоде «Свадьба» американец Джеффри приезжает в Амстердам просить руки когда-то любившей его женщины, потому что умирает от СПИДа: ему нужно гражданство Нидерландов, чтобы получить право на эвтаназию. Через несколько лет после Лепажа добровольный уход из жизни в присутствии такой же «странной семьи» – детей, друзей, бывших жен и любовниц – покажет уже в кино другой канадец, Дени Аркан. Но с иной, элегической интонацией; а у Лепажа в этой сцене повисает такая тяжесть, что зрителям для передышки дают 45-минутный антракт.

Из этой безнадежности герои выбираются по-разному: есть путь медитации, есть путь искусства. В финальной части мы возвращаемся в дом на берегу реки Ота. В дверь стучится молодой канадец – сын той актрисы, которая в 1970-м звонила переводчице-японке. Он приехал в Хиросиму изучать буто – «танец тьмы», родившийся в послевоенной Японии. Но суть буто открывается ему не на занятиях с учителем, а тогда, когда он начинает вдруг копировать движения незрячей хозяйки дома, чье тело само по себе отпечаток трагедии.

Тут надо написать: как тщательно придуман, как сложно и красиво выстроен спектакль! Но меня занимает другой вопрос: почему он больше не работает? Точнее, почти не работает. Я могу рассказать, как он сделан, но вряд ли смогу объяснить, какой театральный опыт мешает мне получить те же эмоции, что 10 лет назад подарил «Липсинк». И не только мне. В финале зал разразился привычной овацией, но я знаю людей, которые ждали Лепажа как чуда и ушли разочарованными. Название услужливо подсказывает банальность: в спектакль, как в реку, нельзя войти дважды, но и это ерунда – в «Трилогии драконов» ведь получилось. Возможно, сейчас Лепаж просто не заметил, как сильно ускорилось течение.