В русском издании заглавие этого труда звучит как «Британское искусство от Хогарта до Бэнкси», что может отпугнуть эстетов и эрудитов: мол, а как же елизаветинцы? и Антонис ван Дейк тоже не считается? Но, к счастью, автор, вопреки заглавию, не начинает сразу с Уильяма Хогарта, будто до того на островах ничего не происходило. В сущности, как раз тому, что происходило в живописи «до», посвящена вся первая глава целиком. Там нашлось место и миниатюристу Николасу Хиллиарду, и Джозефу Райту из Дерби, и фламандцам, которые обрели в Англии второй дом и воспитали местных учеников. Непосредственно к Хогарту мы приступаем только на 60-й странице этого толстого (и прекрасно изданного на плотной бумаге) труда. Далее Джонатан Джонс, многолетний арт-критик в Guardian, разворачивает для нас плавную и хронологически стройную историю искусства родной Великобритании, доведя ее вплоть до наших дней, ибо книга совсем свежая — на английском она вышла в 2019 году.
Оригинальное название издания, кстати, тоже таит в себе обманку. Оно звучит как Sensations: The Story of British Art from Hogarth to Banksy. Убранный в русской локализации заголовок «Сенсации» — это аллюзия к легендарной выставке Sensation, которая прошла в 1997 году в Королевской академии художеств в Лондоне. Там были представлены произведения contemporary art из коллекции Чарльза Саатчи, с особенным упором на работы тех, кто назвался «молодыми британскими художниками». Для их признания та выставка стала важной вехой. Тем не менее рассказу о том, что происходило на британской арт-сцене во второй половине ХХ века, а также за 20 лет века следующего, то есть о том, чему Джонс, как газетный критик, являлся прямым свидетелем, он отводит довольно мало места. Из звезд этого периода первым в книге появляется Фрэнсис Бэкон — и то за полсотни страниц до ее окончания. Дальше будут и Дэмиен Херст, и Трейси Эмин, и Бэнкси — но все в последней, десятой главе.
Так что заглавие обманчиво. Вместо узкого исследования художников, модных у богатых коллекционеров, нам дали «гораздо лучший мех». Попросту целую историю всего британского изобразительного искусства за несколько веков — хоть сейчас включай студентам-искусствоведам в список обязательной литературы.
Важнейшим достоинством этой книги оказывается то, что Джонс не просто перечисляет биографии, выстраивая их по хронологическому принципу, а создает именно историю развития искусства одной страны — искусства, имеющего четко выраженные психологические и стилистические принципы. Биографии и произведения он использует как кирпичики своей истории, а не наоборот. Что очень ценно, ибо хронологии в наше время легко прочитать в Википедии. Со стержневой концепцией Джонса можно при желании и поспорить, однако она любопытна, притягательна и легко ложится на имеющиеся факты (и на произведения искусства).
В прологе он рассказывает о «Дисмаленде», парке — пародии на Диснейленд, устроенном Бэнкси в 2015 году, и напоминает о существовавших в XVI–XIX веках кабинетах курьезов, кунсткамерах и, главное, путешествующих цирках уродцев. Любовь к таким диковинкам, как можно понять из книги «Кабинеты редкостей» Патрика Морьеса, недавно выпущенной тем же издательством «Слово», была общеевропейской. Но Джонс настаивает — и достаточно хорошо убеждает читателей — на том, что британцев отличал особенный взгляд на этих чудовищ. Он полагает, что искусство Британии родилось из стремления к наблюдению, из любопытства именно научного, а также из того, что британцы считали своим долгом смотреть на факты открытыми глазами, без иллюзий. Таким образом, природные объекты в формалине, ставшие визитной карточкой Дэмиена Херста, преподносятся Джонсом как потомки тех животных, которых в XVI–XVII веках в огромных количествах заспиртовывали и закатывали в колбы из научного любопытства. А безобразные толстухи на полотнах Люсьена Фрейда продолжают для автора линию барочных портретов «уродцев», начатую еще Бронзино и придворными художниками испанских королей, коллекционировавших подобные живые чудеса.
Российскому читателю, как никому другому, будет очевиден вопрос, который мучит Джонса (потому что у нас к нашей живописи есть точно такой же): почему же наше национальное искусство началось только в XVIII веке? Нам проще, мы сразу говорим: «См. Петр Первый». Джонс ищет ответ дольше и подробнее. И приходит к выводу, что так вышло из-за научной революции — Ньютона, Локка, микроскопа и прочего. Его поиски и объяснения оказываются крайне увлекательными. Часто попадаются книги, где пишут, как на искусство влияют политика и экономика, а вот как именно наука — гораздо реже. Отдельно стоит похвалить воодушевление автора и образность его сравнений (ура, не потерянных при переводе!). Наверное, потому что Джонс родом из темпераментного Уэльса. Он не скрывает страсть, с которой любит искусство и пытается в нем разобраться. И это заразительно.
