Роман Романов: «Между нами пропасть, и музей — некий мост» — The Art Newspaper Russia
Кстати, насколько ваш музей нацелен, помимо аудитории внутри страны, еще и на международную аудиторию? Понятно, что сейчас пандемия сказывается, но в целом?
Когда мы еще находились в здании на Петровке, там в разные периоды от 50 до 60% посетителей составляли как раз иностранные граждане. Наш музей традиционно входил в топ-5 туристических мест столицы — вместе с Большим театром, Кремлем, Пушкинским музеем. Так что интерес извне был и остается.
Когда мы начали создавать уже нынешний музейный центр, то ориентировались, конечно, на международные практики, на музеи памяти в других странах — в Германии, Израиле, США. Мне было важно, чтобы наша планка музейного проектирования оказалась высокой.
Тут ведь архитекторы и дизайнеры уже профессионально работали, а на Петровке, по ощущениям, было что-то вроде самостроя…
Архитекторами выступили молодые ребята Дмитрий Барьюдин и Игорь Апарин, мои сверстники, для которых это был первый крупный проект такого рода. Хотя мы одно время дружили с компанией Ralph Appelbaum Associates, которая, в частности, проектировала знаменитый Музей холокоста в Вашингтоне. Присматривались и к другим международным проектировщикам, но, во-первых, в какой-то момент сказалось резкое снижение курса рубля, а во-вторых, пришло все же понимание, что мы должны сделать этот музей сами. Для нас тут не только вопрос представлений об идеальном музее, но еще и продвижение линии фронта между памятью и беспамятством.
Доводилось ли вам слышать мнение, что музей слишком эстетский для столь болезненной темы? Что отвечаете в таких случаях?
Я и обратное тоже слышу: мол, вы слишком нагнетаете. Что ж, и то и другое мнение возможно, все воспринимают мир по-разному. Скажем, кому-то именно человеческая история интересна, а для кого-то важнее статистика. При проектировании мы пробовали найти доступный для всех язык, и для себя в том числе. При этом хотелось сделать экспозицию многослойной. Перед вами результат не только мучений, но еще и осмысления. Мы продолжаем получать новые материалы и работать над экспозицией, некоторые залы очень скоро и существенно преобразятся.
Три года назад у вас появился Центр документации, призванный помогать в поиске информации о репрессированных родственниках. Обращаются люди?
Ну конечно. В год поступает примерно тысяча запросов. Причем география — весь мир, из других стран люди тоже обращаются. Кто-то просит, чтобы мы сопровождали исследование, и мы вместе разрабатываем поисковую стратегию, вместе отправляем запросы. А есть те, кто просто получает консультацию, уходит и не возвращается, поэтому иногда мы не знаем результата. Еще у нас проходят регулярные семинары, на которых руководитель Центра документации рассказывает, с чего начать, как общаться с государственными архивами, на какие законы опираться, делится конкретными историями поиска. Они бывают просто потрясающие. Целый ряд их мы объединили в книгу, она сейчас готовится к печати.
Сами издаете?
Да, издательская программа — отдельное направление. Я уже и со счету сбился, сколько книг вышло. Несколько десятков. Теперь все наши книги можно заказать онлайн.
