Левиафан здорового человека

Действие фильма Kitoboy, полнометражного дебюта режиссера Филиппа Юрьева, отмеченного призами Венеции и сочинского «Кинотавра», происходит далеко не в самых комфортных условиях – на Чукотке, как известно, и холодно, и бедно. Тем не менее на этом жестоком и вовсе не привычном антиурбанистическом фоне нашему зрителю, изрядно одичавшему в мегаполисах, как-то тепло и уютно. Дело в том, что сюжет «Китобоя» настолько универсален, что совсем не зависит от социального контекста. Перед нами история мальчика, который становится мужчиной – и не только в приземленном физиологическом смысле, но и в философском, хотя герой и слова-то такого не знает.

Впрочем, Юрьев не только нашел оригинальную локацию для вечного сюжета «воспитания чувств», но и проявил изрядную иронию, упаковав пубертатные чаяния героя в обертку нашей традиционной зависти к «счастливой американской жизни» – путь к взрослению для чукотского подростка Лешки (Владимир Онохов) начинается с того, что он ужасно хочет понравиться Америке в лице блондинки из эротического видеочата (Кристина Асмус). Kitoboy даже начинается по-американски: титры на латинице идут под композицию Rockin’ Back Inside My Heart (музыка Анджело Бадаламенти, слова Дэвида Линча) из сериала Twin Peaks. Фоном служит картинка, стилизованная под 80-е: где-то в мрачных трущобах светится порочными огнями неоновая вывеска Live nudes, и сотрудницы виртуального борделя ходят по залитым красноватым светом коридорам в кружевном белье. Вот в одну из них и влюбляется наш герой – с таким простодушием и искренней страстью, как если бы она жила в соседнем доме.

Возможность объясниться с любимой и добиться взаимности вовсе не кажется ему нереальной. «Она меня видит?» – первое, что спрашивает он у друга, когда они вдвоем остаются перед ноутбуком с заграничной красоткой, на которую только что смотрела, остолбенев, бригада китобоев. «Штаны сними – увидит», – шутит циничный друг. Однако романтик Лешка так до конца и не поверит, что выразительно глядящая с экрана девушка так искренне улыбается миллионам мужчин, а не ему лично, и никогда не услышит примитивных английских фраз, которые он адресует ей с помощью «говорящего букваря».

Но если после такого начала зритель будет с хищным азартом ожидать, когда же наивный чукча поймет, что зря надеется, его, зрителя, ждет разочарование. Фильм совсем не про это, а скорее про понимание и обретение мужества. Чтобы разобраться, что к чему, тут очень поможет одна ненавязчивая параллель.

На постере «Китобоя» подросток Лешка бродит внутри гигантского китового скелета. Киноведы мгновенно увидели в этом сходство с главным символичным кадром вышедшего шесть лет назад «Левиафана» Андрея Звягинцева – одного из самых острых и разоблачительных фильмов 2010-х гг. На постере «Левиафана» тоже был изображен подросток, который сидит на берегу моря возле гигантского скелета. Кита? Мамонта? Бог весть.

Вряд ли режиссер Юрьев сознательно держал в голове «Левиафана» во время работы над своим фильмом, занявшей довольно много лет. Но интересна одна деталь. Скелет в «Левиафане» был построен специально для фильма и после съемок продан какому-то бизнесмену, поклоннику картины. Между тем в «Китобое» использовано настоящее кладбище китов. Это невольное сопоставление и делает понятным замысел Юрьева.

«Китобой» и «Левиафан» соотносятся примерно так же, как могут относиться друг к другу нарочитое и спонтанное, символическое и естественное. Чуть ли не каждый кадр «Левиафана» – это просчитанное публицистическое высказывание обвинителя на некоем судебном процессе, где обвиняется действующая российская власть. В «Китобое» нет ничего специально сконструированного, режиссер не делает никаких идеологических акцентов, которые бы насильственно навязывались зрителю. Весь фильм воспринимается легко и органично, будто «снимает сам себя» помимо режиссерской воли. Добиться такого эффекта ненавязчивости кинематографистам удается нечасто. В этом умении как раз и заключается высший режиссерский пилотаж – достаточно правильно выбрать декорации для нужного сюжета, и химическая реакция между локацией и актерами пойдет сама собой. Вроде бы все просто, но поди найди такую локацию. Юрьев нашел. А Звягинцев ее искусственно создал.

Реальность «Китобоя» настолько же превосходит натужный символизм «Левиафана», насколько настоящий кит превосходит любую имитацию. Юрьев снимает реальную и крайне опасную охоту на китов, где льется китовья кровь, плещутся в волнах кишки, а охотники разносят в ведрах по домам яркое бордовое мясо. Здесь кости кита – это просто рыбий скелет, а вовсе не останки разложившейся государственной машины, обглоданной коррупционерами, на что настойчиво намекал Звягинцев. Кровавый промысел «Китобоя» – это не более чем жестокая необходимость, без которой местным жителям будет просто нечего есть.

Юрьев вообще ставит своего зрителя в неожиданную ситуацию, предлагая посмотреть на жизнь без наслоения культурных аллюзий, без дидактики и социального фарисейства, которым бурлят соцсети. Здесь никто – ни автор, ни герои – не рассуждает о пороках общества, даже когда речь идет именно о пороке. Работа вебкам-модели, фактически торгующей своим телом, в общем-то вплотную приближается к проституции. Но никакого назидания нет. А вот любовь есть. И зритель отзывается именно на любовь, а вовсе не на пороки общества. В самом деле, пойти по пути Звягинцева и объяснить инфантильность персонажей прогнившей социальной системой Юрьеву кажется слишком просто. Жизнь куда сложнее, чем мифы о ней, почерпнутые со страниц соцсетей.

Это касается и того, как в «Китобое» разыгрывается тема Америки. Когда в «Левиафане» один из героев по пьяни говорит о намерении туда уехать, это звучит как несбыточная мечта – все равно что на Луну махнуть. А в «Китобое» сказочная Америка, где «полно макдональдсов и баб разных», – вот она, рукой подать, всего каких-то 5 часов пути и 86 км Берингова пролива. Добравшись по нему до острова Ратманова, герой встречает браконьера, который, показывая направо и налево, произносит единственную в фильме фразу, претендующую на символизм: «Хочешь, будущее покажу? Там – Америка, а там – Россия, там – прошлое, а там – будущее, там – понедельник, а там – вторник». Но эта ироническая геополитика означает всего лишь, что по проливу проходит линия перемены дат. Это такая же условность, как граница между государствами, между которыми испокон веков идет какое-то соревнование, не имеющее никакого отношения к реальной жизни реальных людей. В конце концов заблудившийся герой бормочет: «Устал я уже от этой Америки», вдруг обнаружив, что эта фантастическая страна на самом деле мало чем отличается от его привычной среды обитания.

Так же мало отличается душевная жизнь «маленького человека» на американской земле от жизни такого же человека на русской территории, особенно когда речь идет о разбитом сердце. The Story of a Broken Heart, поет Джонни Кэш на саундтреке фильма, где компанию ему составляет Рой Орбисон со своим Only the Lonely, создавая музыкальную подкладку, «утепляющую» холодную и неприветливую чукотскую реальность.