«Я служу Волге, а не власти»
В 2022 г. отечественный культурный и кинематографический ландшафт радикально поменялся. Российский рынок покинули голливудские студии, после чего кинопрокат столкнулся с нехваткой фильмов для премьер, некоторые отечественные деятели культуры уехали за границу. России, очевидно, придется менять свою культурную политику, проводить «импортозамещение кино» с опорой на собственные силы и рынки дружественных стран. О том, как это можно сделать и чем российский кинематограф отличается от Голливуда, «Ведомости» поговорили с режиссером Никитой Михалковым.
– Где сегодня оказалась наша киноиндустрия с учетом внешних и внутренних факторов, появившихся с февраля? Наши кинематографисты сейчас строят разные версии того, каким образом мы будем развиваться внутри, какие есть внешние направления для развития – Ближний Восток, Азия и проч. Но законченного концептуального понимания пока ни у кого нет. Как вы видите дальнейшее развитие киноиндустрии?
– Я думаю, что период голливудского кино для России закончен. Все-таки русский человек так или иначе является плодом русской литературы. Если человек – самый последний бомж, никогда в жизни не читал Достоевского и не знает ничего про него, то Достоевский про него точно все знал. Это все равно единое мироощущение, вне зависимости от образовательного ценза они связаны общим национальным кодом.
30 лет назад совершился обман: пришла как бы свобода, и мы думали, что нам в форточку, которая прорубилась в свободный мир, хлынуло свободное настоящее искусство. По большому счету вставили канализационную трубу и слили все, что самим не нужно.
На чем ушлые люди сделали огромные деньги? Появилось неимоверное количество видеотек, сначала кассеты, потом диски. И все это кино, весь этот вал, который казался глотком свободы, достаточно быстро был нашим зрителем расшифрован. Наши люди так или иначе воспитаны на кинематографе и на литературе, в которых основой был поиск смысла. Само кинематографическое производство стало существовать от обратного. Стали снимать о том, о чем было раньше снимать нельзя. И снимали-то в основном не потому, что это было важно и интересно, а именно потому, что этого раньше было делать нельзя. Запретный плод сладок.
Но и это, в общем, довольно быстро стало растворяться. Потому что если в кино нет смысла, поиска смысла, то развлечение или попытка угнаться за голливудским размахом здесь бессмысленны. Потому что технически, технологически они всегда были впереди, и они всегда это делали лучше нас. А то, что умели делать мы, там умели делать только единицы. Вообще, в принципе, при Советском Союзе и мы, и американцы делали приблизительно одинаковое количество картин и приблизительно одинаковое количество было прекрасных картин. Из 400 фильмов можно было выделить 3–5 шедевров и здесь, и там.
Но в массе этот вал был выше нашего с точки зрения техники, возможностей. Многие думают, что Америка создала Голливуд, а на самом деле это Голливуд создал Америку. Это высочайшее достижение мирового кинематографа. Американцы сумели заставить и себя, и мир быть убежденными в том, что лучшее кино – это их кино.
– А мы не смогли?
– Мы смогли убедить себя в том, что наше кино лучшее, но во многом это было связано с тем, что не нашего кино мы не видели. Но именно то лучшее, что делалось у нас, в результате становилось и лучшим, когда выходило отсюда в мир. Навскидку те же самые «Летят журавли», или «Иваново детство», или «Андрей Рублев», или «Война и мир» и т. д. И я мечтал бы, чтобы наш зритель вновь был убежден, что наше кино лучшее. Причем не самообманывался в этом, а был бы прав, думая так. Но для этого оно должно быть востребованным зрителем, зритель должен узнавать себя, ценить себя в этом кинематографе. А когда человеку все время доказывают, что он говно во всех проявлениях и что страна, в которой он живет, говно, и что власть, которая в этой стране, говно, то человек постепенно от этого устает. Поначалу это нравится, это считается смело, новаторски, а потом человек говорит: «Не могу больше, надоело. Не хочу этого».
И тут дело даже не в том, чтобы врать и лакировать. Я все время привожу в пример фразу одного старца, который сказал, что жестокая правда без любви есть ложь. А русское искусство вообще без любви, без катарсиса для меня не существует.
Даже самые жестокие, самые тяжелые вещи допустимы и возможны, если я как зритель, как читатель вижу, что ты, режиссер, писатель или актер, любишь кого-то из тех и сострадаешь кому-то из тех, кого ты изображаешь на экране, на страницах книги или на сцене. Справедливость, сострадание – это основа вообще и русского человека, и русского искусства. Поэтому индустрия, если говорить о ней, она может и должна оказаться национально востребованной.
А вообще я считаю, что только глубоко национальное может стать по-настоящему интернациональным. Потому что, скажем, китайские картины, снятые китайскими американцами, они хоть и про китайцев, но не китайское кино. И есть потрясающее китайское, иранское кино, но мы его плохо знаем.
– У нас теперь появляется такая возможность изучить альтернативный репертуар из других стран, после того как закончилась эпоха Голливуда, открываются возможности для наших продюсеров. Как использовать эти возможности?
– Этим нужно заниматься, это рутинная работа. В свое время это делали киноклубы, на просмотры которых приходили люди, и с ними разговаривали специалисты до показа, а потом они вместе обсуждали фильм. Я, например, убежден, что практически никто, кроме специалистов, не знает имени такого величайшего иранского режиссера Маджида Маджиди, он снимает за 3 копейки на коленке гениальные картины. А когда у него появляется возможность снять американский, я имею в виду по размаху, блокбастер, то он снимает невероятной мощи полотно – «Мухаммад: Посланник Всевышнего» (заявленный бюджет – $40 млн. – «Ведомости»). Он снимает абсолютно фантастическую, голливудского масштаба, картину. Но с высочайшим смыслом.
Я, например, мечтал бы, чтобы у нас была снята такая картина про детство Христа, как Маджид Маджиди снял про детство пророка Мухаммада. Это грандиозное произведение, которое снимает огромное количество проблем непонимания ислама. Я не хочу сказать, что у нас не возникает такого кинематографа. Он возникает…
