Зачем в ГМИИ им. Пушкина лошадь висит
«Задуманная как диалог, экспозиция объединяет работы, выбранные не столько по определенным историческим, формальным или концептуальным критериям, сколько по велению сердца», – комментирует выбор произведений для выставки художественный директор Фонда Louis Vuitton Сюзанн Паже.
Тем не менее не вполне и не сразу очевидно, что это все-таки диалог, что проект фонда задуман именно как продолжение открытой по соседству выставки-оммажа братьям Щукиным. Что это не просто «спасибо» за привезенных три года назад в только что открытое здание Фонда Louis Vuitton в Булонском лесу московских и питерских Ренуаров, Дега, Сезаннов, Гогенов. И не только попытка представить пусть и идеальное, но всего лишь частное собрание, созданное за 12 лет и выросшее из личной коллекции хозяина империи LVMH Бернара Арно.
Мы отвыкли от жанра просто «избранного», принятого 30–40 лет назад, и ищем концептуальную логику в этой насыщенной шедеврами экспозиции – в Галерее европейского и американского искусства XIX–XX вв. ГМИИ выставка занимает 20 залов из имеющихся 26. И лишь третий этаж отдан архитектору Фрэнку Гери, построившему теперь уже знаменитое деконструктивистское здание фонда. Но на двух этажах действительно собраны crème de la crème классики современного искусства: Джакометти, Ив Кляйн, Герхард Рихтер, Жан-Мишель Баския, Энди Уорхол, Бертран Лавье, Кристиан Болтански, Пьер Юиг. Они представлены лучшими своими периодами и вещами. И чем интенсивнее и глубже вы проникаете в это совершенно преобразованное выставкой пространство, тем вернее убеждаетесь, что все это, созданное с середины прошлого столетия до сегодняшнего дня, отражает адекватную и репрезентативную картину истории современного искусства. А у его истоков в самом деле стояли художники, которых собирали Щукины, недаром создатель МоМА Альфред Барр считал первым современным художником Клода Моне.
Прямая связь от него идет, таким образом, к Альберто Джакометти, его поздним вещам, начиная с «Большой женщины II» (1960) – эта самая крупная у Джакометти скульптура, открывающая московскую выставку, была задумана для площади перед банком Chase Manhattan.
Сюжет Джакометти развивается в отдельном зале, где среди прочего обнаруживается «Женщина Венеции III» (1956–1957), одна из шести фигур, выставленных в 1957 г. на Венецианской биеннале, когда Джакометти наконец согласился стать художником швейцарского павильона. Изучая этот выразительный ансамбль – а в Москву привезли и «Голову на стержне» (1947), и «Троих идущих» (1948), и «Падающего человека» (1950), – можно попытаться понять, как Джакометти работал. Лепил на металлический прут гипс слоями, с готовой работы делал отливку – и так в случае, например, с «Женщиной Венеции», 10 раз. Он фиксировал не изменения одной и той же скульптуры, а разные ее состояния, потому что всякий раз принимался за работу с нуля. Александра Данилова, заведующая отделом искусства XIX–XX вв. ГМИИ и сокуратор выставки, считает, что эта работа очень рифмуется с недавно прошедшей в Пушкинском музее выставкой Лондонской школы. Конкретно с Фрэнком Ауэрбахом, который каждый раз стирал красочный слой и наносил его заново, переживая экзистенциальный опыт и стремясь к идеалу, которого не достичь.
Вместе с Джакометти выставку открывает Ив Кляйн со знаковой работой «Антропометрия. Без названия» (1960), в которой собраны маркирующие его творчество открытия: прославленный кляйновский IKB (International Klein Blue – «Интернациональный синий Кляйна») – введенный им в употребление синтетический ультрамарин – и «живые кисти», которыми написан гигантский холст. «Живые кисти» – это тела моделей, участвовавших в перформансе Кляйна в марте 1960 г., когда под написанную им «Монотонную симфонию тишины» три обнаженные девушки окунали тела в краску и ложились на холст. Оставляя отпечатки своих тел и вырывая таким образом произведение за пределы неодушевленного мира.
Эта выставка дает вам возможность сделать открытия. Понять, например, что Жан-Мишель Баския, чьи привезенные сейчас работы были одной из первых покупок Фонда Louis Vuitton, – вовсе не стрит-артист, а серьезный художник, использовавший язык уличного искусства для разговора о главных вещах. И увидеть «ржавеющую» на глазах «алхимическую» живопись одного из главных учеников Йозефа Бойса по Дюссельдорфской академии художеств – Зигмара Польке: смешав на холсте масло, сок индиго и спиртовой лак, он запустил процесс окисления, идущий нон-стоп. Можно близко рассмотреть абстракции другого ученика Бойса, Герхарда Рихтера, чью серую, почти монохромную живопись однажды выставляли в Еврейском музее и центре толерантности. Но здесь как раз его яркие вещи и среди них «Гудрун» (1987), в которой сформулированы мысли художника о терроризме и репрессиях: Гудрун Энслин была одним из четырех погибших лидеров немецкой леворадикальной группы «Фракция Красной Армии».
Здесь обнаруживается еще много таких попыток поставить точку в финале трагедии. При всем удивительном чувстве юмора Маурицио Каттелана его чучело лошади, подвешенное под сводами галереи («Баллада о Троцком», 1996), есть не что иное, как напоминание о тщетности революций и их трагическом исходе. Еще одна точка – 12-часовое видео Кристиана Болтански с японскими колокольчиками (Animitas, 2014), снятое от рассвета до заката в пустыне и напоминающее о жертвах диктатуры Пиночета, которым чилийцы устанавливают в пустыне Атакама импровизированные алтари.
Все это требует времени – какие-то произведения имеют даже обязательный тайминг. «Путешествие, которого не было» (2005) Пьера Юига (историю о поисках в Антарктиде пингвина-альбиноса и острова, появившегося из растаявших льдов) надо досмотреть до конца и понять, был ли, собственно, пингвин. Необходимо высидеть в шезлонге положенные Мариной Абрамович 45 минут («Обновитель астрального баланса», 2000). Пока вы медитируете, слушая метроном, ваше сознание обновляется, как на сеансе психоанализа: художник сделал все, чтобы искусство работало на вас.
