Люди, львы, образы и понятия — The Art Newspaper Russia
Недавно изданная «Ловушка для льва» содержит 560 страниц и 967 комментариев, указывающих на множество источников. Сколько именно, сказать трудно: библиографии нет, именного указателя тоже. Хотя справочный аппарат в таком издании просто необходим, тем более что некоторые имена приводятся в непривычном написании. Составить представление о числе авторов, привлеченных Михаилом Ямпольским, можно по оглавлению: название чуть ли не каждой из 25 глав включает в себя имена собственные («Понятие как матрица мира. Гофмансталь, Уинд, Хук, Коген, Кассирер», «Непрерывное и порывистое. Эйзенштейн, Геккель, Спенсер, Ллойд, Морган» или «Кубизм I. Попытка понять. Марков, Глез и Метценже, Пунин»).
По именам понятно, что в книге цитируются не современные исследователи модернизма, а его в той или иной мере создатели: поэты, писатели, художники и их интерпретаторы, философы, а еще антропологи. Так при чтении возникает своеобразный эффект присутствия, совместного размышления над тем, что такое реальность, форма, тело, метафора, стиль, язык (или «язык как форма» — тут Вальтер Беньямин нам в помощь). Причем размышления эти случились плюс-минус 100 лет назад.
Следовать за Ямпольским в его путешествии по интеллектуальному прошлому непросто: слишком глубоко приходится погружаться в предмет размышлений. Но что делать? Ведь, как сказано в «Заключении», «модернистская форма, о которой шла речь в этой книге, систематически сопротивляется ее однозначному определению». Кстати, «Ловушку для льва» можно воспринимать как цикл лекций на пару семестров, так ее и читая — по главам, с перерывами на осмысление и каникулы. По крайней мере, не философу или не профессиональному знатоку истории и теории искусства.
Автор книги не страдает интеллектуальным снобизмом и делает все возможное, чтобы облегчить чтение, периодически повторяя пройденное. Уже в подзаголовке книги сконцентрировано ее содержание, а во «Введении. Религия, культура и кризис ценностей» Ямпольский подробно объясняет, как, когда и почему исчезли из общественного сознания «большие идеи» и обобщения-понятия.
Там же, во «Введении», он пишет и об актуальности выбранной им темы: «Формалистский опыт конца XIX — начала XX столетия интересен для нас сегодня потому, что смог реформировать культуру в контексте кризиса идей и политики, создав уникальное по своей сложности и интеллектуальной содержательности искусство. Эта книга посвящена сложным путям открытия смыслообразующего потенциала формы в европейской культуре. Оно происходило на причудливом перекрестке философии, литературы, изобразительного искусства и искусствознания». Музыка и архитектура в этом отрывке не называются, хотя на некоторых страницах и упоминаются.
Метафорическое название всего труда не раз объясняется в его тексте. Лев появляется в первой же главе, посвященной реализму. Приводится цитата из «Философии искусства» Ипполита Тэна, где на примере льва раскрывается, что есть сущность, которую должно выявить искусство. Потом львы неспешно путешествуют по главам и в модернистском контексте перестают быть большим хищным животным, то есть теряют свою реалистичную сущность.
В шестой главе («Гештальты и фигуры. Музиль, Штумпф, Ауэрбах») читаем: «С точки зрения музилевского гештальтизма, чем больше в льве субстанции, тем менее он типичен. Чем типичней лев, тем меньше в нем бытия и тем больше он — умозрительная конструкция». Потом на страницах появляются львы из басен Лафонтена и в иллюстрациях к ним, львы на картинах Жан-Леона Жерома, Эдуарда Мане и Анри Руссо. В четырнадцатой главе («Метафора и понятие. Гелен, Блуменберг») упоминается эссе Ханса Блюменберга, где «один отсутствующий лев постоянно следует за другим. И ни одному не удается заполнить собой понятие льва».
В последней главе, о деформации формы на примерах Пабло Пикассо и Фрэнсиса Бэкона, где приведены замечательные цитаты из собственных пояснений художников к своим работам, лев возникает внезапно. «Закончить раздел, посвященный Пикассо, я хотел бы возвращением к теме льва», — пишет Михаил Ямпольский и посвящает один абзац львиным мордам, хотя до этого много страниц посвятил женским лицам, которые великий модернист деформировал в разы чаще.
В конце «Введения» есть небольшой абзац, неожиданно личный, но важный, кажется, для восприятия книги. Ямпольский закончил ее черновик в августе, под созвездием Льва, а начал думать о ней, когда его жизнь проходила между университетом и больницами, где умирала его мама. «Чтобы не сойти с ума, я стал думать о новой книге, читать и делать выписки». Возможно, чтение «Ловушки для льва», где нет ни единого повода задуматься о реальных бедах и страхах, поможет читателю сконцентрироваться на размышлениях, от повседневной жизни далеких. И глубже понять искусство.
