Полковник спел «Несёт меня течение» и уже пропел первое четверостишье Антонова — «Под крышей дома твоего».
« Вмиг огорчения любые
Исчезнут все до одного.
Лишь вспомнишь звёзды голубые
Над крышей дома твоего…»
И тут прогремел выстрел, за ним – второй. Эхо дважды прокатилось лесом, возвратилось к нам и снова прошлось по — лесу, заставив его встрепенуться: закаркали, закружились над верхушками деревьев вороны, недалеко застрекотала сорока, заголосили, вразнобой, птицы поменьше.
Гармонию природы и души разрушил Александр: мой сосед по даче стрелял по голубям. Он стоял в метрах тридцати от сарая охотоведа, держа перед собой двустволку и задрав голову к взмывшим вверх голубям. Из дома на крыльцо вышел Михаил Николаевич. Подошли мы с полковником, Сергей с Арсением, и появился — невесть откуда — наш Василич.
— Судья, то бишь, Врун, ты зачем стрелял по голубям? – Василич сверлил охотника испепеляющим взглядом.
— Затем.
— Зачем – затем? Перепутал голубей с гусями? Тебе кто разрешил стрелять по голубям? Ты лицензию на отстрел купил? Ты знаешь, как это называется? Не можешь не знать — работаешь в суде. Что прикажешь с тобой делать?
Охотовед к нам не подходил, слушал и наблюдал за приезжими охотниками с крылечка. Ни на один свой вопрос Василич ответа не получил. У меня тоже были вопросы к Александру, и я уже сдерживал себя еле-еле.
— Так, негодяй, идём ко мне во двор. Саныч, с тобой будет отдельный разговор.
Всей группой мы направились к месту нашего базирования. По дороге Василич выговаривал мне, во всеуслышание, как председателю коллектива.
— Я уже тебе говорил: дисциплина в твоём коллективе, как понятие, отсутствует. И ты, как старший группы — никакой. На охоту он привёз людей, называется! Что теперь мне скажет охотовед? Вы набедокурили и уехали, а мне здесь охотиться! Посмотри ты на этого Вруна — он же лыка не вяжет, а у него в руках оружие. И что ему через час взбредёт в голову – мне неизвестно. Нет, я таких охотников ещё не видел. Знал бы, с кем буду иметь дело, никогда бы не пригласил к себе. Я свою репутацию зарабатывал годами, а потерял в один ваш приезд…
Василич распалялся всё больше и больше. Его, законопослушного и дисциплинированного охотника, было уже не остановить. Я молчал, не зная, что и говорить. Чем ему возразишь? Я знал Александра, как соседа по даче. Неоднократно мы собирались, с жёнами и детьми, у него, и у меня. Отмечали дни рождения, праздники. Имел этот человек один маленький, но существенный недостаток: пил редко, но метко. При употреблении крепкого чая в большой дозе, (чифиря – существенное замечание автора) переставал контролировать себя: нес всякую ахинею, а на того, кто ему хоть что-то возражал, бросался с кулаками. Я знал об этом его недостатке, но кто у нас святой? Соседа я знал много лет, но с ним ни разу не охотился, поэтому, когда Саша прочитал на нашем охотничьем сайте объявление об охоте на вальдшнепа и позвонил мне, возражать не стал. В прошлом году, весной, я организовал охоту на боровую птицу в Вологодскую область, но по семейным обстоятельствам, не смог принять в ней участие. Позвонил Александру, предложил съездить ему. Сосед из той вылазки привёз добычу – бобра. Мы открыли с ним дачный сезон, затушив бобра под соусом в казане. Я впервые лакомился этим деликатесным, правда, слишком жирным, мясом. Впечатления от той поездки у соседа были незабываемые: и как стрелял он бобра с лодки, и как, после «отдачи» в плечо, плюхнулся в холодную воду, и как, спешно, ему пришлось уезжать, одному в Москву. До пяти утра он рассказывал мне, во всех мельчайших подробностях, четыре, нет, пожалуй, пять раз о той, своей весенней вылазке, и всё сожалел, что я пропустил такую классную охоту.
Мы подошли к дому Василича одновременно с Матвеем и Родионом, возвратившихся с прогулки по лестной просеке.
— Мы слышали два выстрела. Кто и по какой дичи стрелял? – поинтересовался Матвей.
— Вот, Сашок, «отметился» – дуплетом по голубям. На глазах у охотоведа. Василич нашему должнику по прошлой охоте уже вставил пистон, сейчас выговаривает Санычу, — ответил ему Сергей.
… ты, Саныч, не обижайся на меня. Я ещё не знаю, чем дело кончиться. Сейчас схожу к Николаевичу, попробую всё уладить, а ты принимай к этому болвану меры. Всё, я ушёл.
И Василич направился к дому охотоведа. Мы, гости, всей группой стояли возле дома гостеприимного хозяина. Мой сосед был в центре всеобщего внимания. К нему посыпались вопросы.
— Саша, как ты мог – стрелять по голубям? – спросил ювелир Сергей.
— Ответь: ты нормальный человек, или идиот? В охотхозяйстве, считай, в жилом секторе, где живут люди, и ты стреляешь голубей. Они же не какие – ни будь дикие, они — домашние, хозяйские. Ты у хозяина разрешение спрашивал? – Родион подошёл к Александру вплотную.
— Саша, ты хоть понимаешь, что своим поступком ты, во-первых, подставил нашего уважаемого Василича, и, во-вторых, — Саныча? Ты понимаешь, что произошло? Не молчи, отвечай, — Николай Дмитриевич тоже подступился к Александру.
— Я же не убил ни одного голубя, — выдавил, наконец, из себя виновник этого «чэпе» — чрезвычайного происшествия.
— Саша, ты понимаешь, что только — что сказал? Суть не в этом – убил – не убил. Ты же работаешь помощником судьи. И должен понимать, что здесь, в охотхозяйстве, где живут люди, как и в любом другом населенном месте, стрелять за –пре – ще – но, — произносит Матвей по слогам последнее слово.
— Понимаю, работаю же в суде. Я нарушил закон, сорвался, осознаю. Простите меня, больше такое не повториться, — отвечает мой сосед по даче.
Я, как председатель коллектива охотников, уже принял окончательное решение: самому, вслед за Василичем, сходить к охотоведу, извиниться за горе-охотника и увозить всех в Москву.
— Саша, скажу тебе откровенно, по — мужски: ты мне не понравился с прошлой, весенней охоты.
— Чем я тебе не понравился, Сергей? – вскинулся мой сосед.
— Ты забыл, а я тебе напомню. Мы сбрасывались деньгами в общий «котёл» – на продукты. У тебя не было денег, и я заплатил, вместо тебя, пятьсот рублей. Для меня это — тьфу — копейки, но здесь дело принципа. Мы уже второй день вместе, ты хотя бы подошёл ко мне и сказал: Сергей, я свой долг помню, денег у меня снова нет, но я обещаю, даю тебе слово – долг остаётся за мной. Ты подошёл ко мне, произнёс эти слова? Нет, и отсюда я делаю недвусмысленный вывод. Ты – халявщик. Все знают, кто такой халявщик. Справедливости ради, говорю тебе в глаза: тебе я больше не товарищ, и ехать с тобой, в следующий раз на охоту больше не собираюсь. Запомни мои слова. Я всё сказал.
— Так, слушайте меня все: я сейчас иду к охотоведу, покаюсь, что взял с собой такого охотничка, сдаю ему наши путёвки, и мы все дружно уезжаем в Москву. За одного раздолбая ответим все, — объявляю свое решение и ухожу к охотоведу.
Василич мне встретился на крыльце.
— Саныч, я всё уладил, но скажу тебе по – дружбе: своих охотников ты распустил – хуже некуда. Мы с тобой ещё поговорим на эту тему. Ты хочешь лично извиниться? Молодчина, это – к месту.
Ничего не ответив своему земляку, замечательному человеку, радушному хозяину и профи-охотнику, открываю входную дверь и захожу в дом. Михаил Николаевич выходит мне навстречу, здоровается.
— Мы с Иваном Василичем всё обсудили. Конечно, это чэпе, и с дисциплиной у вас в коллективе неважные дела. Учтите это на будущее, Семён Александрович. Другой бы охотовед, На моём месте, другой бы охотовед отобрал у вас путёвки, составил на вас, как старшего, административный протокол и – будьте здоровы – следуйте туда, откуда приехали. Я этого не сделал по той причине, что меня слишком многое связывает с Иван Василичем. Он значит для меня больше, чем хороший профессионал — охотник. Он мне друг, и этим всё сказано.
В свою очередь, я извиняюсь, как старший группы охотников, от себя лично и от коллектива людей за проступок своего охотника и подчинённого. Вынув из кармана путёвки, протягиваю их охотоведу.
— Я принял решение: мы уезжаем в Москву. Пусть этот негативный проступок одного охотника послужит на будущее примером всем остальным — в воспитательных целях. Михаил Николаевич, возьмите ваши путёвки.
— Не кипятись, Семён Александрович, успокойся и спрячь путёвки. Так нельзя с людьми. Из-за одного — отвечать всем?
— Именно так, а как иначе? Василич больше часа рассказывал им о дисциплине в охот коллективах, о традициях восьмидесятых и девяностых годов. Чем они слушали? Не понимаю я таких охотников. Один за всех и все за одного – вот мой принцип.
— Хороший принцип, но ты испортишь настроение остальным восьми охотникам и подростку, который, возможно, впервые попал на охоту. Ты остынь, подумай, посоветуйся с Василичем. Спрячь путёвки, ты всегда успеешь их мне вернуть.
— Хорошо, я подумаю, — говорю охотоведу, прячу в нагрудный карман путёвки и ухожу.
Пока шёл к дому — заимке, поостыл, подумал. В самом деле: я столько приложил сил, затратил энергии, чтобы собрать в одном месте, в этой дальней глубинке девять человек! Ради чего, было понятно. Но почему девять человек должны пострадать из-за одного разгильдяя? Ответ мне, как менту и юристу в прошлом, тоже был понятен. Но местный охотовед не возражает, а настаивает, чтобы я не принимал скороспешных и необдуманных решений. Решаю остаться, но подтянуть дисциплину в коллективе необходимо. И Василич в этом мне поможет. В голову пришла одна мысль…
Восемь охотников и подросток стояли всё на том же месте, ждали меня. Издалека был слышен голосистый Василич, продолжавший распекать моего провинившегося соседа.
— Что скажешь, Саныч? – обратился ко мне земляк. – Всё уладил?
— Ничего я не уладил. Сдал охотоведу путевки, сейчас все потихоньку собираются — уезжаем в Москву. Зайдём, Иван Васильевич, в дом на пару слов.
Василич проследовал за мной, и когда мы остались с ним вдвоём, говорю вполголоса.
— С охотоведом всё улажено, но ты помоги мне поднять на высоту дисциплину, сделай вид, что охоты нам не видать, как собственных ушей. Поможешь?
— В этом вопросе я только «за». Что мне делать?
— Ничего, выходи к народу, объяви моё решение. Давай, дуй.
— Понял тебя, Саныч.
Василич уходит, я остаюсь, начинаю собирать свои вещи – два ружья, рюкзак, милицейскую куртку и прочие вещи, разбросанные по дому. Сажусь на кровать и немного выжидаю, затем выхожу из дома с ружьями, курткой и рюкзаком. Прохожу к своей машине возле девяти человек, провожающих меня молчанием и поворотом головы.
— Не понял? Почему не собираемся? Охота отменяется, и вы знаете и-за кого.
— Судья, убийца голубей, чего молчишь? Саныч путёвки сдал, сейчас сядет в машину и уедет. Кстати, ты приехал с ним, кто тебя повезет в Москву? Я лично не повезу. Я бы с превеликим удовольствием набил тебе морду, да обстановка не располагает, и ты – мой гость, — слышу слова справедливого бывалого охотника. Вожусь у машины, раскладываю вещи. Не поворачиваюсь, но замечаю одним глазом, как ко мне подходит Александр.
— Семён Александрович, — обращается ко мне по имени — отчеству, хотя до этого момента всегда называл меня только по имени или по отчеству.
— Чего, Саша?
— Вы, это… простите меня, дурака. Вы же меня знаете не один год. Когда я перепью, сверх меры крепкого чая, всегда становлюсь дураком.
— Знаю. Чего же ты от меня хочешь?
— Чтобы вы не уезжали. Василич, вроде бы, уладил с охотоведом проблему. Прошу вас, заберите назад путёвки. Пацаны меня попеняли, и поделом. Хотите, я лично схожу с вами к охотоведу и извинюсь? Я готов заплатить ему деньги – за причинённый моральный ущерб.
— Ты бы лучше рассчитался с ребятами. Почему-то на даче, при поедании мяса бобра, ты не рассказал мне, что остался их должником. Каких — то пятьсот рублей, а сколько позора! Саша, я бы такого не перенёс.
— Даю вам слово – я сейчас же рассчитаюсь с Сергеем, и перед всеми извинюсь, только вы не уезжайте, и заберите путёвки. Всякое бывает в жизни. — Сосед говорит чистосердечно, с глубоким раскаянием.
— Ну, ладно, Саша, больше на эту тему – ни слова. Кто старое помянет – тому глаз вон. Держи, — В знак нашего примирения, я протягиваю соседу правую руку – ладонью вверх. И все видят, что виновник чрезвычайного происшествия «уговорил» председателя остаться. Не срывать же охоту на вальдшнепа!
— Саша, к тебе одно условие: ты сейчас ложишься спать. В восемь часов, когда за нами придёт «буханка», я тебя разбужу. Договорились?
— Я и сам хотел лечь и проспаться, но как-то всё не решался.
— Иди, спроси Василича, где прилечь, а я пошёл к охотоведу за путёвками. Ты, кстати, тоже заглянешь к нему, но не сегодня – перед отъездом. Всё, иди, проспись. И запомни – пить тебе нельзя.
— Я знаю, — говорит сосед и виновато смотрит на меня.
