Третьего не дано: между Christie’s и Sotheby’ — The Art Newspaper Russia
Недавно владельцы контрольного пакета акций Bonhams продали его инвестиционной фирме Epiris, которая практически сразу расширила управленческий состав аукционного дома. Как бывший работник фирмы я рад, что ей удалось привлечь дополнительные средства и опытных менеджеров. Но я уверен, что препятствия, возникающие на пути любого аукционного дома к расширению доли на рынке, внутренне присущи самой структуре индустрии, и одно только вливание капитала и квалифицированных кадров не поможет преодолеть их.
Я проработал в Bonhams 15 лет и знаю, что он активно стремился пробиться в верхний сегмент рынка импрессионизма, модернизма, послевоенного и современного искусства, где сосредоточена большая часть самых дорогих лотов. Однако за последние десять лет моей работы число произведений, отданных на торги Bonhams в этих категориях и в итоге проданных дороже $1 млн, составило не более двух десятков. Причем преобладающая часть успешных продаж в данном ценовом диапазоне — это китайское и русское искусство, а также старые мастера — области, где позиции Bonhams сравнительно прочны, а доля рынка сопоставима с долями его конкурентов.
Таким образом, Bonhams, один из четырех доминирующих на вторичном рынке британских аукционных домов, история которых восходит к XVIII веку, смог захватить лишь менее 0,5% в ведущих категориях. В чем причина?
Sotheby’s и Christie’s обладают монополией — или, вернее, дуополией — в определенных сегментах аукционного рынка; в последние годы им наступает на пятки возрождающийся Phillips. Согласно отчету 2018 года о состоянии арт-рынка от экономиста Клэр Макэндрю, двум аукционным домам принадлежит свыше 80% рынка произведений стоимостью более $1 млн.
По меркам классической экономической теории это очень странная монополия. Экономист ХХ века Йозеф Шумпетер сформулировал фундаментальную теорию монопольной власти, выделив три основные ее черты: искусственный дефицит, неэффективное распределение ресурсов и так называемый мертвый груз. Монополия существует, когда предприятие или концерн поддерживает высокий барьер входа на рынок, контролирует рыночный механизм или природный ресурс и искусственно ограничивает предложение, чтобы повысить цены и увеличить прибыли. Потребители вынуждены платить завышенную цену, а неэффективное по сравнению со свободным рынком распределение товара ведет к накоплению «мертвого груза», или неиспользованных ресурсов, — это расплата за рост прибылей монополиста.
Однако аукционный рынок не обнаруживает практически ни одного из этих признаков. Во-первых, не существует серьезных барьеров для входа. Вы можете хоть завтра открыть свой аукционный дом с лицензией — хотя наличие красивой таблички на двери не означает, что кто-нибудь решит доверить вам продажу своего Ротко за $50 млн. Во-вторых, вместо одного ведущего игрока мы наблюдаем непрекращающуюся напряженную борьбу за позиции в верхнем сегменте рынка, в основном между Christie’s и Sotheby’s, которые завлекают владельцев перспективных произведений многочисленными приманками вроде гарантий и бонусов. Наконец, не наблюдается никаких признаков искусственного дефицита.
Можно ли говорить о том, что на этом рынке действует эффект монополии? Возьмем, например, конкуренцию между лидерами коммерческого авиастроения Boeing и Airbus. Их борьба за долю на рынке ведется в области инноваций: кто построит более быстрые и легкие самолеты с меньшим расходом топлива, тот, вероятно, и добьется большего роста доли рынка.
Однако в случае аукционных домов в борьбе за рыночную долю инновации не играют практически никакой роли. Набор услуг, который предлагают крупнейшие игроки, примерно одинаков, несмотря на все их попытки убедить потенциальных клиентов в обратном, а наличие или отсутствие новомодных онлайн-платформ и приложений для социальных сетей никак не влияет на продажу какой-нибудь выдающейся 100-миллионной коллекции.
Источником большей части аукционного материала служат наследства. Ими, как правило, распоряжаются исполнители завещания, которым до этого никогда ничего не приходилось выставлять на торги, а потому они очень боятся рисков — и потому обращаются в известные аукционные дома.
В самом ядре существующей сегодня аукционной «дуополии» по-прежнему ведется напряженная борьба за наследства, и выигрывает тот, кто предлагает более выгодные условия. Результат — непомерный рост так называемой премии покупателя. Это явление возникло в 1970-е годы, когда Sotheby’s проводил торги на сторонней площадке и решил, что для покрытия расходов можно взимать с покупателей дополнительные 10%. В 2003 году Christie’s повысил премию покупателя во всех ценовых категориях, и Sotheby’s не замедлил сделать то же самое. С тех пор они практически одновременно увеличивали размеры премии покупателя по меньшей мере трижды, и менее крупные игроки неизменно следовали их примеру. Премия покупателя стала бичом рынка, будучи по сути крайне раздражающим налогом, который навязывают ценителям искусства — а из-за прогрессивной ставки посчитать на ходу, сколько вы в итоге потратите, совершенно невозможно, — но это естественное следствие монопольной власти.
В сущности, этот сбор получил такое широкое распространение именно потому, что позволяет аукционным домам предлагать выгодные условия продавцам-наследникам. Если вы уже получаете с покупателя 25%, то у вас есть возможность предложить минимальную комиссию в 3% или даже 0% ничего не подозревающему продавцу, который будет уверен, что заключил выгодную сделку. (В начале 2000-х годов расследование ФБР уличило Sotheby’s и Christie’s в ценовом сговоре по поводу размера комиссий с продавцов. Тогдашний владелец контрольного пакета Sotheby’s, американский миллионер Альфред Таубман провел год в тюрьме, а генеральный директор аукционного дома Диана Брукс отделалась шестью месяцами домашнего ареста. — TANR.)
Ни один аукционный дом не занимается искусственным завышением цен, удерживая товары и создавая дефицит. На рынке действует не монополия цен, а монополия комиссий. И если монополия и оказывает влияние на всех участников рынка, то коренится она в явлении премии покупателя и в логике конкуренции через предложение продавцам все более низкой комиссии.
Ведущие игроки рынка будут все больше использовать премию покупателя как возможность предлагать продавцам интересных наследий более выгодные условия — а это их единственная сфера конкуренции, — и всякий, кто пожелает соперничать с ними, должен будет предлагать сопоставимые тарифы, чтобы оставаться в игре. В результате отвоевать хоть сколько-нибудь значительную долю рынка у ведущих игроков фактически невозможно. Только полный отказ от премии покупателя дал бы фирме — конкуренту двух лидеров радикальное преимущество, позволив выделиться на общем фоне и обнажить механизмы монопольной власти.
